|
|
 "Наш литературный журнал" - выпуск 51 (июль 2019)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 |
ГАЛИНА РЫМБУ
Родилась в 1990 году. Жила в Омске. С 2009 живу в Москве. Училась в Омском педагогическом университете, окончила Литературный институт им. Горького. Изучала социально-политическую философию в магистратуре Европейского университета. Куратор и соучредитель премии Аркадия Драгомощенко. Автор поэтических книг «Передвижное пространство переворота» (Москва, 2014) и «Время земли» (Харьков, 2018). В 2016 в Нью-Йорке вышла моя книга в переводах на английский «White Bread». Стихи переводились также на немецкий, шведский, итальянский, латышский языки, публиковались в журналах «Новое литературное обозрение», «Воздух», «Транслит», «Сноб» и др.
|
***
Кончилось ледяное счастье,
выцвели синтепоновые звезды.
Лето приходит тихо,
кидает за шиворот письма,
на листьях лопуха, на ягодах, на солнцах
одуванчиков, на папиросной бумаге —
такие настоящие письма.
Слышу рыбачий говор,
чую костры за деревней
и жизнь в кукурузном початке,
и вечность в белой личинке.
Время себя сменяет,
голое падает в реку,
Тихое млечное лето
смотрит с пригорка...
***
В утреннем троллейбусе, где водитель так похож на Пьеро
и белое пшено рассыпано на маячащем полу,
я говорю: «Трансформер моих снов
о тебе слишком изношен, а мне не хватает изменений в грядущем»
и что-то, мол, помнишь у подъезда 3 года назад
мои глаза?
а еще запах табака и кино 40-х годов,
где в каждом втором персонаже обломки эдипова острия,
и шалаш за домом, где ты каждую ночь птицелов,
и как мы объездили весь город на раздолбанных твоих жигулях,
боже мой, сколько тогда нам было лет,
я почти уже не уверена, что это ты, что это я,
если бы не запах твоих сумерек, твоих коленок, твоего солнца и,
конечно же, сигарет.
возможно, мы даже могли тогда умереть,
потому как зачем вообще продолжать,
если только один раз бывает под ребрами джаз,
если все остальное и так — равнодушная смерть.
и тугая сирень, и светящиеся в пыльной траве большие жуки,
и бомба лета внутри, и почти одинаковое движенье бедра,
и предчувствие остановки, не то чтобы, словно конца пути —
очередного расхождения в пустых, как конечная утром, мирах...
***
я вижу реальность: видео с козами
где течет из шлема сладкий смертельный чай
в поле конь топчет миниатюрный питер
я умру а ты стесняешься
любили и обнимались во сне
с голубым платком обходили заброшенные кишлаки
прятались в кроветворном трамвае
сто лет спустя скандировали: дружба против аллаха
а теперь пастух одинок
на краю бомбы в пропасть несущийся
покажи лицо в краю без возлюбленной
затылок разорван глаза вдавили в пустыню
а звездный пес актеона оближет твоё лицо
маленькие муравьи на краю гор
кремль смазанный кислым мацони
арсенал приёмов чтобы ещё что-то ходить
чтобы наши люди ещё могли двигаться
внутрь ядра
ладони сжали виски личность в уголках пыток и пота
камни рожают наших детей
они кричат: чужие против своих а свои – карлики мрачные
но она приходит и всё останавливает
тогда кроме травы и деревьев тонны заброшенной документации
разные сандалики на босых ногах бланки с группами крови
неизвестные предметы найти могилу родственников
распорядиться по-братски чтобы в расплавленном телевизоре
в ожидании в знак катастрофы любовников упомянули
но помогли опомнились всем миром собрали деньги
***
соответствовать духу войны
но прошла война
война ничего не говорит
подростку уходящему на войну
он фотографируется среди чучел енотов
в платье и в цветах
что вы сказали после войны?
славное дело предков угасло
некого больше встречать
некому встретить
проще
сказать: он умер в вагоне метро
расширилось сердце
но нет
он вернулся с войны
персонажи покидают нас
он не вернулся с войны
в квартире на лиговском
монотонный треск стрекозы
двое лежат обнаженные
и он говорит: вот, девочка,
мои личные вертолеты
мой черный шелковый китайский халат
отечественные сигареты.
девочка улыбается и хлопает в ладоши.
она седая.
мои друзья говорят: надо быть холоднее
чтобы разрушить
чтобы однажды в новостях увидеть:
он ехал и он взорвал
границы одной страны
чтобы не увидеть новостей и вовсе
а Дима говорит:
«я подхожу к ним, спрашиваю и стреляю
чернильными шариками...»
***
Воздушный мой город, где яблони пышут впотьмах,
И солнечный зайчик дрожит на соленых губах,
Последние маки, петунии в школьном саду,
Где медленно ходит собака, и плачет скворец на беду.
Вот ты входишь в цирк, там, сложившись, летит акробат,
Он только летает, он в этом не виноват,
Тяжелых трапеций, звериных выходок стать,
И в платье цветистом медведицу не узнать,
Красивые дамы и фокусник-одессит,
На шее его питон преспокойно висит.
Следи за моржом, вот тянет холодный боржом,
Он курит и плачет, в опилки свои погружен,
Под музыку Вагнера клоун вооружен
Персидским котом и длиннющим алым зонтом.
Но девочка, кто ты, зачем ты здесь вечно сидишь,
зрачком удивленным уставившись в темную тишь?
Здесь душно и пусто, лишь блестка под потолком,
кружится все время и мрак осязаем кругом.
Нет, нет, я считаю монетки в игрушечном кошельке
и сладкую вату меняю на облако вдалеке,
диковинный свет, это комнату в пыльных лучах,
то тесное лето, прожитое в длинных речах,
за маской кагора, холодного пива и фруктов в пыли
те, кем же мы были, кого мы в себе не нашли,
ходили к воде, и в игре беспокойной ума
цвела наша лодка, и музыка длилась сама.
***
Который год, волнуясь и скорбя,
Мои друзья уходят от тебя,
Когда за мною только ветер ходит,
И ничего уже давно не происходит.
Я не хочу ни с кем поговорить,
Мне б только руки в таз с водою опустить,
В метро проехать с чистым рушником,
Где ты сидишь напротив, ты мне незнаком.
Но ясен день за днем тот общий кафедральный шум,
Как ялик на горе, как в пасочке изюм.
Ты эту пасху прятал и ломал.
Твои друзья уходят вслед за мной.
Кто здесь тебя любил и понимал,
Кто дверь закрыл и плакал за спиной?
Но стало скучно жить, и снились двойники,
И ты сказал: «Мне плакать не с руки».
И ты спросил: «Вот если я умру,
Кого винить — страну или жару?»
Ты ростил жабу в белом пузыре,
Мы вместе с нею улетели на заре.
***
Как страшно жить, себя не понимая,
Уйдут друзья, с восторгом обнимая,
Других друзей, — игра, доступная уму, —
Все в слабую уходит кутерьму.
Слепое лето. Косточки граната
В хрустальном блюде. И любви не надо,
Ни счастья, ни монетки никакой,
Лишь светлый город отвести рукой
И промолчать, как будто, так и надо.
Пусть в день рожденья мой все плачут до зари,
Дымит завод, и шепчут рыбари
Над чудо-рыбою в слезах изнемогая,
И жизнь моя, не будь она другая,
Как роза вся горит, вся светит изнутри,
На красных лепестках я вижу сад и школу,
Где даже тень твоя полюбит не меня,
А дальше тень моя бежит по суходолу,
Тяжелыми монистами звеня…
|
|
|
|
